Мегакрендель: заколебарь, жаболекарь, зомболекарь, лежебокарь
Григорий Караджигеркырдыков любил одноклеточных.
А многоклеточных не то чтобы ненавидел, но слегка недолюбливал.
Его любимым занятием было выращивание на каком-нибудь мёртвом многоклеточном колонии одноклеточных. Сначала он обходился экстрактом из многоклеточных бурых водорослей и бульоном из многоклеточной же говядины. Позже ему надоело однообразие. Питательные среды в чашках Петри, которыми он заставил всю квартиру, становились всё более экзотическими и заковыристыми. Бактерии жрали от пуза, плодились, размножались и явно были довольны жизнью. Запах в квартире стоял такой, что неподготовленного человека вывернуло бы наизнанку. Однако в квартиру Григория не заходил никакой другой человек — ни подготовленный, ни неподготовленный.
Позже Григорий стал отлавливать многоклеточных прямо на улице. Тащил их домой, рубил, варил. Твёрдые части съедал сам, из отвара готовил еду для своих питомцев. Ему нравилось думать, что он кормит их тем же, что ест сам. Жил он с ними в радости и гармонии.
Через некоторое время многоклеточные забеспокоились: слишком уж много их стало пропадать. Как-то раз к Григорию наведалась многоклеточная милиция. Григорий как раз занимался тем, что продавливал свою руку через сито: он знал, что морскую губку можно разделить таким образом на отдельные клетки, и искренне удивился, когда увидел, что с человеком это сделать не получится. Однако ощущения были довольно приятными, так что он продолжил, тем более что рука всё равно была правая, а Григорий левшой. Таким образом, Григорий был крайне занят и открыть дверь каким-то там многоклеточным аж никак не мог.
Здесь мы пропустим несколько печальных эпизодов.
Здесь мы пропустим несколько очень печальных эпизодов.
Здесь мы пропустим несколько просто пиздец каких печальных эпизодов.
Но кончилось всё хорошо: когда многоклеточные убили Григория, выяснилось, что некоторые клетки его правой руки могут жить самостоятельно.
Так и появились мы, одноклеточные люди.
Рассказчик, чья клеточная стенка от старости покрылась морщинами, замолчал и протянул дрожащие жгутики к огню. Племя тихо сидело вокруг костра, на котором жарился большой сочный лейкоцит. В небе порхали ночные спирохеты.
А многоклеточных не то чтобы ненавидел, но слегка недолюбливал.
Его любимым занятием было выращивание на каком-нибудь мёртвом многоклеточном колонии одноклеточных. Сначала он обходился экстрактом из многоклеточных бурых водорослей и бульоном из многоклеточной же говядины. Позже ему надоело однообразие. Питательные среды в чашках Петри, которыми он заставил всю квартиру, становились всё более экзотическими и заковыристыми. Бактерии жрали от пуза, плодились, размножались и явно были довольны жизнью. Запах в квартире стоял такой, что неподготовленного человека вывернуло бы наизнанку. Однако в квартиру Григория не заходил никакой другой человек — ни подготовленный, ни неподготовленный.
Позже Григорий стал отлавливать многоклеточных прямо на улице. Тащил их домой, рубил, варил. Твёрдые части съедал сам, из отвара готовил еду для своих питомцев. Ему нравилось думать, что он кормит их тем же, что ест сам. Жил он с ними в радости и гармонии.
Через некоторое время многоклеточные забеспокоились: слишком уж много их стало пропадать. Как-то раз к Григорию наведалась многоклеточная милиция. Григорий как раз занимался тем, что продавливал свою руку через сито: он знал, что морскую губку можно разделить таким образом на отдельные клетки, и искренне удивился, когда увидел, что с человеком это сделать не получится. Однако ощущения были довольно приятными, так что он продолжил, тем более что рука всё равно была правая, а Григорий левшой. Таким образом, Григорий был крайне занят и открыть дверь каким-то там многоклеточным аж никак не мог.
Здесь мы пропустим несколько печальных эпизодов.
Здесь мы пропустим несколько очень печальных эпизодов.
Здесь мы пропустим несколько просто пиздец каких печальных эпизодов.
Но кончилось всё хорошо: когда многоклеточные убили Григория, выяснилось, что некоторые клетки его правой руки могут жить самостоятельно.
Так и появились мы, одноклеточные люди.
Рассказчик, чья клеточная стенка от старости покрылась морщинами, замолчал и протянул дрожащие жгутики к огню. Племя тихо сидело вокруг костра, на котором жарился большой сочный лейкоцит. В небе порхали ночные спирохеты.
